Экстаз - Страница 42

— Думаю, со следующей все будет гораздо серьезнее, — сказал он однажды. — Я решил съездить в Нагано, посмотреть на эту девушку, и знаешь, я немного нервничаю, потому что она видит во мне настоящее живое божество. Трахнуть ее будет проще простого, я даже готов поспорить, что она с легкостью согласится пить мою мочу. Но, видишь ли, именно это и останавливает меня, чтобы ввести ее в наши игры. При первой встрече я дам ей много времени, и перед всеми, я только поэтому и согласился устроить конференцию на следующей неделе для этого серого быдла из торгово-промышленной палаты в Нагано, только для того, чтобы увидеться с ней, поговорить. Я хочу предложить ей встретиться с нами после конференции, и так как я опасаюсь, как бы она не заподозрила чего, я приглашу ее через моего секретаря.

Я почувствовала недоброе. Такое случается со (всеми, и каждый видит это по-своему. Для некоторых это представляется в виде картины светотени: человек пробирается по стенке в темной комнате в поисках выключателя, а потом подскакивает от неожиданности, когда свет зажигается. В моем случае все гораздо банальнее: мне кажется, что меня обволакивает плотный туман, холодный и пронизывающий до костей, в котором я ничего не могу различить и из которого в любой момент может появиться неизвестно что и сковать меня страхом, как толстым слоем льда, |в тот самый момент, когда суть проблемы должна будет проясниться. Когда он объявил мне о своем намерении отправиться в Нагано, я почувствовала, как по комнате пополз густой туман. То же самое повторилось на следующей неделе, когда мы опять встретились в этом номере и он сказал, что был в Нагано:

— Я встречался с ней.

У него был ужасно усталый вид. Его одолевали слабость, бессилие, не только физическое, но и психическое, казалось, все его существо умоляло, чтобы ему дали немного отдохнуть.

— Она такая, как я себе ее и представлял.

Его глаза загорелись, когда он об этом говорил, но я прекрасно видела, что кое-что бесследно исчезло: та детская простота, которую я всегда замечала в его взгляде, когда он делился со мной своими садистскими планами.

— Нагано! Вот уж точно последняя дыра в этой сраной стране!

Он пребывал в каком-то ненормальном состоянии, и мне, конечно, следовало бы попросить его отказаться на этот раз. Я долго колебалась. Естественно, дело здесь было не в нравственности, и еще меньше в состоянии души, я даже не знаю, как это выразить, может быть, что-то вроде интуиции, которая подсказывала мне, что все это несправедливо, даже если ни о какой справедливости в наших делах и речи не шло. Вопрос не в том, был ли он честен в своих отношениях с Ми. Этот вопрос вообще неприемлем в отношениях между мужчиной и женщиной. Нет, если что и казалось мне несправедливым, так это то, что он впервые как будто погрузился в фантазм, тогда как он всегда это ненавидел.

— Я видел ее, и должен сказать, это именно та женщина, которую я себе представлял. Нагано! Вот уж точно последняя дыра! Просто ужас, слово «культура» не сходило у них с языка, даже если я был последним, кого им вообще хотелось бы слушать. Конференция состоялась на открытом воздухе, в саду одного из тех старых домов богатых провинциалов, какие остались теперь только на селе, сосны, фонарь и я, на каком-то возвышении в виде сцены театра Но, вещаю с трибуны, сыплю последними словами… естественно, после небольшой прелюдии флейты и арфы в исполнении местных музыкантов и танца хозяек в кимоно, разносящих белое вино. В тот вечер стояла полная луна! А это вредно для здоровья, я даже забывал, о чем говорю. Но мизансцена была идеальная для того, чтобы встретиться с этой женщиной! Темой моего выступления были мои мемуары, которые разошлись стотысячным тиражом; я стал говорить им о сценической постановке собственной жизни, о драматических моментах, которые скрывает любое существование, о воображении трагического и об экстазе, о том шаге навстречу смерти, который пародоксальным образом делает нас по-настоящему живыми, — словом, гнал им свое обычное фуфло, и с юмором… Не смотри так, Кейко! Ты же всегда говорила, что любишь слушать, как я рассказываю о своей жизни, что незачем всегда относиться к себе серьезно, иначе зачем вообще браться за собственные мемуары…

Он изменился. Изменилась и его манера говорить. Я чувствовала, что что-то было не так. Наверное, я должна была сказать ему об этом, но я не сумела. Сейчас я могла бы придумать тысячу извинений, даже если вообще не думать ни о каких извинениях, даже если наши отношения зашли в тупик и все должно было лишь ухудшиться. Я хочу сказать, что в тот момент поняла' он обманывает себя, не хочет видеть природы собственного желания.

— Моя конференция пользовалась большим успехом, если можно назвать успехом то, что я понравился кучке чумазых предпринимателей, которые крутятся возле торгово-промышленной палаты в Нагано. Ты знаешь, как я не люблю относиться серьезно к собственной персоне, можно сказать, что это одна из моих вредных привычек, но это всегда срабатывает с деревенщиной, они это обожают. Потому что, представь себе, сначала аудитория не хотела меня принимать. Однако они в конце концов остались удовлетворены и вполне довольны собой! Я специально систематически разжевывал малейший намек на провокацию в моих словах. Для них тот, кого представляли как человека, совершившего революцию в жанре музыкальной комедии в Японии, тот, кого называли Авантюристом, оказался на деле полной посредственностью, а это, ты понимаешь, это всегда придает им уверенности и примиряет с собственной закоснелостью! А потом, мне было плевать, потому что был этот прием после конференции, и была эта женщина, которая не сводила с меня глаз, оттуда, с задних рядов. Я тотчас же понял, что это она. Она оказалась точно такой, как описала себя в письме, — маленькая, худенькая. Но этот сверлящий взгляд! Только когда она подошла ко мне потом, я заметил, насколько у нее живые глаза. Во время приема мы поговорили совсем немного, но я добился, чтобы она подождала меня в баре отеля, пока я наскоро приму душ. Она выглядела очень элегантно! И я говорю это не для того, чтобы посмеяться. Знаешь, на ней были вещи, которых теперь не найти в Токио, все очень просто: кофточка и юбка, подобранные по цвету и обошедшиеся ей, пожалуй, не более чем в десять тысяч иен. Представляешь картину? Женщина с маленькой дочкой на руках, совсем простая, которая даже не может позволить себе фирменных шмоток! Однако ничего кокетливого или тусклого, она была одета просто, как все женщины какие-нибудь десять лет назад. Я натянул джинсы. Чувствовалось, что жизнь у нее не сладкая. Все при взгляде на нее говорило о том, что она выбрала лучшее, что могла себе позволить. Она ждала меня в баре, заказав себе «Жинлет». Я заказал себе то же самое. Черт, до чего же отвратительное пойло! «Вам это нравится?» — «Даже не знаю». Она держалась очень натянуто. Но даже если бы она была менее напряжена, думаю, она все равно не смогла бы мне ответить толком. Потому что нет никакой причины надеяться найти хороший «Жинлет» в Нагано, в том Нагано, где вообще не идет речи о хорошем или плохом вкусе. Деревня, одним словом. Я уже точно не помню, о чем мы с ней говорили, но она спросила меня, помню ли я ту женщину, которая дожидалась меня по окончании приема в надежде пожать мне руку. «Ах да, сейчас, когда вы мне напомнили… кажется, была какая-то женщина». — «Я потом долго жалела о том, что отправила вам это письмо, мне было стыдно, но зато теперь я знаю, что, не будь этого письма, мы бы с вами сейчас не разговаривали и я, вероятно, была бы на месте той женщины. В данный момент я очень рада, что написала вам, и вообще мне кажется, что я жила только для того, чтобы дождаться этого дня». То, что она сказала мне, нисколько меня не впечатлило и даже не доставило никакого особого удовольствия. Я никогда не думал, что женщина может испытывать уважение к такому типу, как я! Я знаю, чего стою, и если есть что-нибудь, в чем я совершенно уверен, так это в том, что я по-настоящему сексуально озабочен!